Он устал от секса? Я тоже — и тем не менее ни он, ни я не знаем, что это такое на самом деле. Мы оставляем при смерти то, важней чего, быть может, и на свете нет, —а ведь я послана, чтобы спасти Ральфа и быть спасенной им. Но он не оставил мне выбора.

Мария испугалась. Она начинала сознавать, что после столь длительного самообуздания вулкан ее души вот-вот начнет извержение и, как только это произойдет, она своим чувствам больше не хозяйка. Что это за субъект —может быть, он наврал о своей жизни все от первого до последнего слова? —с которым она провела всего несколько часов и который не прикоснулся к ней, не попытался поухаживать, соблазнить? Может ли что-нибудь быть хуже этого?

Почему так тревожно колотилось ее сердце? Потому что Мария была уверена — он испытывает то же, что и она. И тут она очень ошибалась. Ибо Ральф Харт хотел встретить такую женщину, которая смогла бы разжечь в нем почти уже погасшее пламя, хотел превратить ее в богиню секса, источающую «особый свет» (тут он был искренен) и готовую взять его за руку и показать ему дорогу к жизни. Он и представить себе не мог, что Мария так же равнодушна к плотской любви, что у нее свои проблемы в этой сфере (познав стольких мужчин, она так ни разу и не смогла испытать наслаждения), что в то Утро, когда они встретились, она строила планы на будущее и мечтала, как триумфально вернется на родину.

Почему же она думала о нем? Почему думала о том, кто, быть может, в эту самую минуту изображает красками на полотне другую женщину, говоря, что от нее исходит «особый свет» и что она способна стать истой богиней секса?

«Потому что с ним я могла разговаривать».

Что за чушь! Может, она и о библиотекарше думала?! Ничего подобного. А о филиппинке Нии, единственной из всех девиц в «Копакабане», с кем можно было поделиться мыслями и чувствами, — думала? Не думала. А ведь с обеими она часто виделась, и ей было с ними хорошо.

Мария попыталась переключиться на другое —стало совсем тепло… вчера так и не успела зайти в супермаркет… Написала длинное письмо отцу, во всех подробностях и очень обстоятельно описав, какой участок земли намеревается приобрести, — пусть они с матерью порадуются. Не указала точную дату своего возвращения, но намекнула, что произойдет это в скором времени. Заснула, проснулась, снова заснула, снова проснулась. Поняла, что руководство по управлению усадебным хозяйством хорошо для швейцарцев и не годится для бразильцев — это два совершенно разных мира.

Днем она убедилась, что душа ее немного успокоилась — по крайней мере, ничего похожего на землетрясение, на извержение вулкана, на немыслимое давление требовавшее немедленного выхода. Ей стало легче, напряжение спало — что ж, на нее и раньше порой накатывала такая страсть, а на следующий день все проходило. Все к лучшему — ее мир остался прежним. Есть семья, которая ее любит, есть человек, который ее ждет и часто пишет письма, сообщая, что торговля тканями процветает и дело расширяется. Даже если она сегодня же вечером решит улететь домой, у нее хватит денег купить фазенду. Худшее позади: она одолела языковой барьер, одиночество, ужин в ресторане с арабом, она приучила свою душу не жаловаться на то, что делают с ее телом. Она отлично знает теперь, чего хочет, и готова на все ради этого. И мужчинам в этом «этом» места нет. По крайней мере, тем, кто не говорит на ее родном языке и не живет в ее родном городе.

Да, она успокоилась, душа перестала ходить ходуном, и Мария поняла, что отчасти и сама виновата — почему она не сказала ему: «Я так же одинока и несчастна, как и ты, вчера ты сказал, что видишь исходящий от меня свет, и это были первые ласковые и искренние слова за все то время, что я провела здесь»?

По радио звучала старинная песенка: «…а любовь моя погибла, и родиться не успев». Да это просто про нее, про ее судьбу.

Запись в дневнике Марии, сделанная через два дня после того, как все пришло в норму:

Страсть не дает человеку есть, спать и работать, лишает покоя. Многие боятся ее, потому что она, появляясь, крушит и ломает все прежнее и привычное.

Никому не хочется вносить хаос в свой устроенный мир. Многие способны предвидеть эту угрозу и умеют укреплять гнилые стропила так, чтобы не обвалилась ветхая постройка, Этакие инженеры — в высшем смысле.

А другие поступают как раз наоборот: бросаются в страсть очертя голову, надеясь обрести в ней решение всех своих проблем. Возлагают на другого человека всю ответственность за свое счастье и за то, что счастья не вышло. Они всегда пребывают либо в полном восторге, ожидая волшебства и чудес, либо в отчаянии, потому что вмешались некие непредвиденные обстоятельства и все разрушили.

Отстраниться от страсти или слепо предаться ей — что менее разрушительно?

Не знаю.

На третий день, будто воскреснув из мертвых, Ральф Харт появился в «Копакабане» снова. И чуть было не опоздал: Мария уже разговаривала с другим клиентом. Однако, заметив художника, вежливо сказала, что танцевать не хочет, у нее уже назначена встреча.

Только сейчас она поняла, чего ждала все эти дни. И приняла безропотно все, что судьбе будет угодно даровать или отнять.

Она не жаловалась, она была довольна, потому что могла позволить себе такую роскошь — все равно в один прекрасный день она навсегда покинет этот город, она знала, что эта любовь — невозможна, а раз так, раз ждать нечего и надеяться не на что, то следует взять все, что случится на этом коротеньком отрезке ее жизни.

Ральф спросил, может ли угостить ее, Мария заказала фруктовый коктейль. Хозяин бара, делая вид, что перемывает бокалы, поглядывал на бразильянку с недоумением — чего ради она переменила решение? Он надеялся, что коктейлем дело не ограничится, и вздохнул с облегчением, когда клиент повел ее танцевать. Ритуал был соблюден, беспокоиться не о чем.

Мария ощущала у себя на талии руку партнера, совсем близко было его лицо, и музыка, слава Богу, гремела так громко, что разговаривать было невозможно. Фруктовый коктейль — не тот напиток, чтобы придать человеку отваги, и те несколько фраз, которыми они обменялись, были сугубо формальны. И что теперь? Отель? Постель? Должно быть, сложностей не возникнет, раз художник сказал, что секс его не интересует, ей всего лишь предстоит выполнить свои профессиональные обязанности. А это всякую страсть убьет в зародыше — и чего она так страдала и мучилась после первой встречи?!

Сегодня вечером она будет Любящей Матерью. Ральф Харт — один из миллионов отчаявшихся. Если она сыграет свою роль достойно, если сумеет не сбиться с того пути, который наметила для себя с самого начала работы в «Копакабане», все будет в порядке. Плохо только, что этот человек так близко: она чувствует его прикосновения — и ей это нравится; она вдыхает запах его одеколона — и ей это нравится. Она, оказывается, ждала его — а вот это ей уже совсем не нравится.

Минуло сорок пять минут, все правила были выполнены, и художник обратился к Милану: — Беру ее на всю ночь. Плачу как за троих клиентов.

Хозяин пожал плечами и снова подумал, что бразильская девица угодила все-таки в расставленные ей силки любви. А Мария удивилась — она не подозревала, что Ральф Харт так хорошо знает здешние обычаи.

— Мы пойдем ко мне.

Что ж, наверно, это будет лучше всего. Хоть и противоречит наставлениям Милана, в данном случае можно сделать исключение. Во-первых, она узнает, женат он или нет, а во-вторых — посмотрит, как живут знаменитые художники, а потом возьмет да и расскажет об этом в газете своего бразильского городка — пусть всем будет известно, что она в пору своего пребывания в Европе вращалась в элитарных кругах.

«Что за нелепые резоны!»

Через полчаса они приехали в городок Колиньи, находящийся в окрестностях Женевы, — церковь, булочная, муниципалитет, все как полагается. И никакая не квартира, а двухэтажный особняк. Первая оценка: у него, должно быть, и вправду —денег куры не клюют. Вторая оценка: будь он женат, не решился бы привезти ее к себе, постеснялся бы чужих глаз.